Рахманин Борис - Письма В Завтра И Вчера
Борис РАХМАНИН
ПИСЬМА В ЗАВТРА И ВЧЕРА
Где-то на Земле живет и работает старенький Почтмейстер. Неважно - где он
живет, важно - когда он живет, ибо в том-то и смысл его существования, что
ему доступны и прошлое, и будущее. О настоящем заботиться ему не надо,
сегодняшим временем или, как говорят, текущим, ведают обычные почтальоны.
Вам необходимо послать письмо другу-современнику. Напишите и бросьте его в
синий почтовый ящик. Через несколько дней оно будет доставлено по
сказанному на конверте адресу. Ваш друг нетерпеливо разорвет конверт и
улыбнется, узнав, что вы живы и здоровы.
Но что делать, если вам вздумалось написать в прошлое, скажем, в 1914
год, чтобы поздравить с днем ангела бабушку. которой в то время было только
десять лет? Никто, никто не прислал ей в тот день в сиротский дом на берегу
Волги доброе слово. Некому это было сделать. А вы, человек, которому
исполнилось десять в конце века, догадались об этом и страстно захотели ее
обрадовать. И пишете ей письмо. Не сомневайтесь, оно обязательно дойдет.
Напишите на конверте "В прошлое" - и опустите в тот же синий ящик. Письма с
такими адресами: "В прошлое", "В будущее" поступают к Почтмейстеру, а уж он
знает способ доставки их по назначению. Не сомневайтесь - есть такой
Почтмейстер. О нем-то и пойдет речь.
Гавриил Васильевич был человеком популярным. Помните: "Кто стучится в
дверь ко мне с толстой сумкой на ремне?" Это как раз о нем, ленинградском
почтальоне. Он служил еще в те времена, когда нужно было стучаться в каждую
дверь. Все основания имелись у Петухова, чтобы стать Почтмейстером.
Синклит, определяющий достоинства каждой кандидатуры на этот пост, ни
секунды не колебался. Ведь Петухов разносил почту и в осажденном
Ленинграде. Брел по сугробам, из которых порой торчала чья-то грозящая
пальцем застывшая рука; тащил за собой санки, нагруженные сумкой с
письмами. О-хо-хо, вряд ли даже белозубый Боббу Симон смог бы вызвать хоть
какое-то подобие улыбки у людей, долго не открывавших на настойчивый стук
почтальона дверь. Да и сам Боббу Симон - смог бы он улыбаться в продутом
февральскими ветрами, холодном и голодном городе на Неве? Смог бы он
улыбаться, вручая закутанным в тряпки и одеяла больным людям извещения о
сложивших голову сыновьях? Отпрыск Петухова - Георгий, Гоша - тоже был на
передовой, где-то недалеко от дома. Но писем не слал... Всеми силами
сопротивлялся рассудок Гавриила Васильевича страшной тревоге. А вот супруга
его Тамара была мужественнее его, теперь-то он это понимает. "Только бы без
вести нс пропал,- говорила она угрюмо,- этого я нс перенесу. Коли уж
суждено Гоше погибнуть- так на глазах товарищей, в бою. Чтоб все знали, где
его могила, куда прийти поклониться. принести астры". Петухов сердился:
"Что ты, ей-богу, несешь! Поклониться, астры... Наш мальчик воюет, ему не
до писем". "Только бы без вести не пропал,- повторяла она, словно в
забытьи.- Дитя мое, кровь и плоть моя, как же это так - без вести? Как снег
растаял? Как лепесток осыпавшийся истлел?" Да, Тамара была мужественнее
его. Если быть точным, не только траурными извещениями была набита сумка
Петухова-старшего. Люди писали друг другу о том, о сем, беспокоились о
здоровье, сообщали новости. "Были на премьере очень веселой оперетты о
моряках-балтийцах..." "Ходили в пятницу к Неве по воду. Бомбы пробили лед,
повезло, не нужно долбить проруби..." "Слышали по радио сообщение об
отважном летчике Бессонове. Неужели - ваш Саша? Поздравляем!.." Кому-то
предлагал