Резанова Наталья - Странник
НАТАЛЬЯ ВЛАДИМИРОВНА РЕЗАНОВА
СТРАННИК
Странником в мире ты будешь!
А. Блок. Роза и крест
Авентюра первая. Исход (зима 1102–1103 гг.)
Всюду беда и утраты,
Что тебя ждет впереди?
А. Блок. Роза и крест
— Странник я! Странник!
Площадь была почти пуста, и вопли громко отдавались среди домов, зависая в сыром прозрачном воздухе. Переходившая площадь девушка остановилась и обернулась. Мимо церкви двое стражников лениво волокли какого-то бродягу, а он вырывался и кричал:
— Странник я! Паломник, а не вор!
Никто его не слушал. Снова пошел слабый снег и скрыл голосящего оборванца, продолжавшего повторять, что он странник, и тащивших его стражников. Девушка плотнее запахнулась в плащ и зашагала дальше.
Ей было лет пятнадцать. У нее были рыжие волосы, заплетенные в косу, и отнюдь не характерная для рыжих внешность. У тех обычно округлое молочно-белое лицо, усыпанное веснушками, либо остренькое и вытянутое.
У девушки были тонкие, правильные и резкие черты лица и пристальные карие глаза. Высокая, она несколько сутулилась и глядела прямо перед собой. Возле нарядного каменного дома, на воротах которого красовалось изображение двух поднявшихся на дыбы единорогов, смуглый черноволосый юноша небольшого роста седлал коня.
— Здравствуй, Адриана, — сказал он, когда девушка оказалась рядом.
— Здравствуй, Даниэль. Уезжаешь сегодня?
— Да, на службу королю. — Видно было, что его больше волнует сама это новость, чем девушка.
— Ну, дай тебе Бог, — безразлично сказала она и двинулась дальше.
В соседней подворотне стояли две женщины.
— Бедняжка, — сказала одна другой, — сирота, да еще и бесприданница…
Девушка свернула за угол. Там, стиснутый двумя богатыми дворами, стоял маленький серый дом. Адриана пнула ногой незапертую дверь и вошла.
Внутри было ненамного теплее, чем на улице. Дрова давно кончились. Не снимая плаща, Адриана, положив руки на колени, опустилась в кресло возле холодного очага.
Три месяца назад, во время последней вспышки чумы, умерли ее родители. Саму Адриану болезнь почему-то миновала. Отец ее был живописцем, рисовал миниатюры на пергаменте, зарабатывал плохо, но это его мало волновало.
Семья жила как лилии полевые, что не жнут и не сеют. Родители Адрианы очень любили друг друга. Это было идеальное супружество. Они умерли в одночасье и до последнего дыхания были влюблены друг в друга, как в день свадьбы.
Занятые только собственными чувствами, они никогда не интересовались другими людьми и не обращали на них внимания, в том числе и на свою единственную дочь. В детстве Адриана как должное принимала равнодушие отца и матери, а затем — равнодушие всех окружающих.
Неуклюжая, неловкая, болезненно застенчивая, она не умела сходиться с людьми, подобно большинству обойденных вниманием детей. Сколько она себя помнила, друзей и подруг у нее не было. Смерть родителей поразила ее меньше, чем можно было ожидать.
Впрочем, ее жалели — ведь жалость ни к чему не обязывает. Сосед-бургомистр, чьи заказы часто выполнял отец Адрианы, относился к ней благожелательно.
С сыном его, с которым она поздоровалась на улице, — он был на четыре года старше Адрианы — ее связывали лишь отношения холодной и также ни к чему не обязывающей вежливости. Больше, пожалуй, она в последнее время ни с кем не разговаривала.
В маленьком Книзе, где почти все знали друг друга, она была бесконечно одинока. И после долгих часов бесцельных скитаний по городу с еще большей силой ощущала свое одиночество. Глядя в затянутое бычьим пузырем окно, она думала о своей жизни. Пока она жил
